Литературный онлайн-журнал
Критика

Интимность в доспехах

Александр Фролов

Интуитивные страницы

М.: Флаги, 2024

Опыт осмысления событий языком дневниковой прозы 
Александр Фролов 

«Интуитивные страницы» поэта и переводчика Александра Фролова — сумма четырёх тетрадей (морской, медовой, кофейной и кленовой), заполненных им с марта 2022 года по декабрь 2023-го. Собранные тексты разнородны — это список дел, читательский дневник, запись снов, автотеоретические заметки, травелоги и очерки. Вместе с тем они, несомненно, скреплены общим намерением «артикулировать всё, превышающее моё понимание; в первую очередь — способ справиться с энтропией». Способ, кажется, парадоксальный: многообразие форм, в которых пребывает этот поэтический дневник, напротив, приводит к его экспансивному проникновению во все области жизни, все уровни опыта. Именно фокус на слепке опыта, «интимность в доспехах» позволяет говорить о страшном в его постоянстве — и рутинности в её ужасе — безоценочно. У автора остаётся только сила монтажной склейки: «Сегодня ночью в Ростове упал первый беспилотник. (Надо не забыть разморозить холодильник.)». В какой-то мере дидактическая аскеза становится условием долгожительства этого дневника, противоядием от автоматизации. Почти двухлетняя протяжённость голоса «Интуитивных страниц» — обнадёживающее подтверждение тому, что письмо, родившееся в трещине социальной и гуманистической катастрофы, будет всегда помнить свой исток, а потому не прекратится. В этом смысле оно оказывается упрямей человеческого тела и психики, восстанавливающихся быстрее. 

За последние несколько месяцев вышло несколько книг, прямо определяющих себя в качестве дневников-записей коллапсирующего мира — «Дневник конца света» Натальи Ключарёвой и «Так мы учились говорить о смерти. Дневник 2022–2023 годов» Михаила Немцева. Эти тексты высоко ценят точную фиксацию времени и темы разговоров тех месяцев — Михаил Немцев называет их запечатление основной целью выпуска «Дневника» вообще: «Текст публикуется, чтобы сохранить атмосферу того момента в истории, поводы и темы общественных дискуссий, их интонации и язык». В таком случае важным становится не уникальное, а общее — разделяемые темы, совпадающие сны, синхронные наблюдения и мыслительные пути. По сравнению с ними «Интуитивные страницы» отличаются тем, что сам Фролов называет заблюренностью публичного контента, его ускользанием от общих мест, движением от принятых режимов эмоционального переживания, шока и горя. Подобное ведение дневника — «способ продолжить такого рода письмо, но замкнутый на себя, вдали от читателя: я вывожу первую букву на за горизонтом, втайне от солнца и интерпретации, в уединённой келье одиночества. Место читателя займёт зеркало. Письмо самому себе. Без адресата». Перелом происходит в середине книги: внешние страницы сменяют дневник, однако текст не прерывается. Незаметно для самого течения письма изменяется его прагматика: читатель вынужден интернализировать себя для того, чтобы остаться в тексте. В какой-то момент в «Интуитивных страницах» автор дневника пишет, что музыка придёт, если отказаться от голоса. Подобная протеистичность требуется от самого читателя: ему необходимо не только соотносить даты в записях с событиями «большой» истории, но и менять темп чтения; сменять режимы и интонации; идти за авторами, художниками и музыкантами, возникающими в «Интуитивных страницах». 

Это не означает, что «Страницы» лишены проницательности письма Немцева или чуткости Ключарёвой. Их кажущаяся зеркальность — основание для честности, освобождения мышления от привычных способов связи человека, общества, природы, техники, времени, смерти. Сам Фролов пишет: «Дневниковая форма не должна быть перечислением фактов, реестром повседневности, перечнем оттенков серого». Инерция включения должна быть преодолена — но как это сделать, если гибкая форма, кажется, разрешает идти на всё?

Несколько раз в «Интуитивных страницах» возникает мотив превышения — так, дерево «превышает язык». Неуправляемость, ведущая за собой текст, забывает буквы. Фролов вновь и вновь, с помощью разных техник, в том числе музыкальных, старается подойти к той грани письма, где оно, осознавая поражение перед самим существованием вещей, погодных явлений, течением времени, всё же пробует описать его контуры. Варьировать темп и ритм прозы. Письмо Фролова часто отрицает себя или собственный предмет описания: «Говорить о повседневности не повседневно? Не вдоль, а поперёк? Не упоминать: тяжёлые облака, утро, не отключил будильник, воскресенье, недельная щетина… а накидывая слоями: пенистые жилы на изломанной бирюзе мрамора Белой реки, в недрах сердца постепенно просыпается в рост “А” из “Адыгеи”, близость часа “д”, домашние циферблаты разматываются спиралью секунд, собираясь в стаи над соседним домом, играя мышцей мурмурации — радостно лиясь геометрией, освободившейся от себя — анархический рой — расслабляя глаз, погружая в условное, очищая, освобождая — “Если бы двери восприятия были чисты, всё предстало бы человеку таким, как оно есть — бесконечным” (О. Хаксли). <…> тени облаков… пробегают… дети дней… вышагнем из книги… в погоду». Конечно, всё это оказалось упомянутым и отобранным уже потому, что появилось в тексте — но вместе с тем существующим постольку, поскольку создало ещё один анти-список внутри плана дня и его описания. 

Часто «Интуитивные страницы» становятся читательским дневником — и письмо, следуя за поэтами и философами, начинает меняться, принимать формы их языка. Тексты Александра Уланова освещают записи «Морской тетради» ослепительной искристой точностью; «Черновики» Рейчел Блау ДюПлесси вносят смятение и разрозненность — письмо путается, дробится, теряет один пространственный и временной стержень. Чтение Лесли Скалапино делает записи Александра Фролова графически богаче: появляются множественные тире и синтаксические эллипсы. Письмо податливо реагирует на чужой голос, сонастраиваясь ему, стараясь быть адекватным. Ещё один способ ответа на чужой текст — убежище, передышка и возвращение («За дневниками Друскина прячусь от ужаса солнца полдня»), этическое обновление, научение тому же разговору о смерти. Автору дневника, возможно, необходим только «лист бумаги и тот, кто открыт», но самому письму явно требуется нечто большее — правила монтажа, слова, возможность ощущения потерянности в чужеродном пространстве. В таком случае открытым выступает не потенциальный читатель или зеркальный автор, но тот, кто был открыт до этого — предшествующий голос и предыдущее письмо. «Проводки обрываются, но связи остаются» — так дневник обнадёживающе завершает название книги ушедшего из жизни в 2023 году прозаика Андрея Левкина. Инфраструктура для налаживания связей необязательна — она может существовать без (вне) проводов, вопреки неготовности и неспособности мира поддерживать контакты сейчас. 

Ещё один путь адресации «Интуитивных страниц» — обращение автора дневника к «ты», его постоянной спутнице и собеседнице. Эта связь, не прерывающаяся ни чтением, ни путешествиями, становится ещё одним свидетельством нужды субъекта письма в связах поверх оборванных проводов и рвущейся ткани социального. Дневник, который должен снова и снова уточнять человеческое «я», на деле всё время уточняется под любящим взглядом «ты». В этом пространстве возможно и исследование пространства, и растворение в жизни — стремление к тому, чтобы «идти с тобой в ногу», пока время проскальзывает в зияния между шагами. Постоянство «ты» в тексте, наконец, превращает его в дневник любви — оно, как и письмо, действует интуитивно, напрягаясь в ожидании неопределённого. У неё нет начала и конца, оно пересекается с письмом или замещает его, помогая отказаться от себя самого: 

Может ли написанное быть следом любви, носителем? Слова, в которые я вкладываю любовь, я вкладываю в конверт и отправляю тебе. Письмо, написанное не от моего имени, а от имени любви. Чтобы случилось так, нужно убрать посредника — «я», — обезличить письмо от себя — дать любви говорить от первого лица. Любовь любит тебя через меня в обход меня. Любовь использует меня, как орудие письма.

В совершении необходимой эволюции (переход от внешнего читателя к внутреннему) содержится и трепет перед этими актами самоотречения, и лёгкость любопытства: если письмо похоже на снятие луковой кожуры, то насколько далеко можно зайти в таком обнажении? Кажется, что умеренность должна уступить место смелости: 

Бесконечное восхождение по склону выражения. Но рассеивается туман, и какие-то силуэты проступают за ним. Идём, не бойся, на встречу к новым формам… жизни…

Радость от того, что венчание выразительного холма невозможно, — вселяющая надежду новость. Как минимум потому, что сила «Интуитивных страниц», продолжая инерцию письма, касается каждого, держащего эту книгу в руках, переходящего с кромки письма в его ядро. Страшное время не оставляет письмо; но и письмо не желает от него отвернуться.

Книга Александра Фролова «Интуитивные страницы» в скором времени выйдет в серии журнала «Флаги». Благодарим коллег за возможность опубликовать предисловие из готовящегося издания.

Лиза Хереш

Поэтка, исследовательница литературы. Родилась в 2002 году в Москве. Учится на филологическом факультете НИУ ВШЭ. Дебютная публикация стихотворений — в разделе «Мастерская» в журнале «Флаги». Преподавательница Летней историко-филологической школы НИУ ВШЭ, программы «Современная литература» Летней Школы (2023). Судья чемпионата поэзии им. Маяковского (2023). Лекторка курса «Неизвестный метареализм» в московской ЦУНБ им. Некрасова. Редакторка журнала «Флаги». Состоит в редакции Метажурнала. Публиковалась в журналах «Формаслов», «Кварта», «всеализм», Feminist Orgy Mafia и др. Живёт в Москве.

К содержанию Poetica #3