Перевод с английского Наталии Алексеевой
После чтения Лукреция я иду к пруду
Скользкая зеленая лягушка
которая нашла свою смерть
в розовом горле цапли
была моим младшим братом,
цапля
в короне
белых перьев
промывающая свой огромный клюв-меч
в блестящем пруду —
мой высокий и тонкий брат.
Мое сердце одевается в черное
и танцует.
After reading Lucretius, I go to the pond
The slippery green frog
that went to his death
in the heron’s pink throat
was my small brother,
and the heron
with the white plumes
like a crown on his head
who is washing now his great sword-beak
in the shining pond
is my tall thin brother.
My heart dresses in black
and dances.
Первый урок йоги
«Будьте лотосом в пруду, — сказала она, — раскрываясь
медленно, без малейшего натяжения энергии
но умиротворенно, слаженно».
Я даже не могу дотронуться до пальцев стоп.
«Чувствуете, как растягиваются ваши квадрицепсы?» — спросила она.
Ну что-то, конечно, тянулось.
Стоя поразительно прямо, она
подняла одну ногу и прижала ее к
другой, затем подняла руки и
затрясла ими как листьями. «Будьте деревом», — сказала она.
Я лежу на полу, обессиленная.
Но быть лотосом в пруду,
медленно раскрываясь и очень медленно поднимаясь, —
на это я способна.
First yoga lesson
“Be a lotus in the pond,” she said, “opening
slowly, no single energy tugging
against another but peacefully,
all together.”
I couldn’t even touch my toes.
“Feel your quadriceps stretching?” she asked.
Well, something was certainly stretching.
Standing impressively upright, she
raised one leg and placed it against
the other, then lifted her arms and
shook her hands like leaves. “Be a tree,” she said.
I lay on the floor, exhausted.
But to be a lotus in the pond
opening slowly, and very slowly rising —
that I could do.
Я проснулась
Я проснулась
и прокралась
как кошка
тихо
по своему собственному дому
чтобы посмотреть
на тебя
пока ты спишь,
на твои волосы
распыленные на подушку,
твои глаза
закрытые
твое тело
безопасное и одинокое
и мои двери
закрытые для твоей безопасности
и твоего комфорта.
Я сделала это
вторглась без приглашения
но все же желая увидеть
прекраснейшее из существ
бывавших в моем доме
I woke
I woke
and crept like
a cat
on silent feet
about my own house —
to look
at you
while you were sleeping,
your hair
sprayed on the pillow,
your eyes
closed,
your body
safe and solitary,
and my doors
shut for your safety
and your comfort.
I did this
thinking I was intruding,
yet wanting to see
the most beautiful thing
that has ever been in my house.
Мангровые заросли
Как я уже говорила, сейчас я живу
в теплом месте, в окружении
мангровых зарослей. В основном я хожу возле
них, они не приветствуют вторжение.
Черные дубы и сосны
моего северного дома в моем сердце,
даже когда я слышу их шепот: «Послушай,
мы тоже деревья». Хорошо, я стараюсь. Они,
конечно, устроили бесконечное представление
листьев. Восхищаться легко, но вот близость
требует некоторого времени. Так многочисленны
и так длинноноги, и всё растут, как будто
пытаются сбежать из этого мира, неужели они
не знают, что это невозможно. «Вы
что, пытаетесь взлететь?» — спрашиваю я, и они
отвечают: «Мы такие, какие мы есть, ты
такая, какая ты есть, люби нас, если можешь».
The mangroves
As I said before, I am living now
in a warm place, surrounded by
mangroves. Mostly I walk beside
them, they discourage entrance.
The black oaks and the pines
of my northern home are in my heart,
even as I hear them whisper, “Listen,
we are trees too.” Okay, I’m trying. They
certainly put on an endless performance
of leaves. Admiring is easy, but affinity,
that does take some time. So many
and so leggy and all of them rising as if
attempting to escape this world which,
don’t they know it, can’t be done. “Are you
trying to fly or what?” I ask, and they
answer back, “We are what we are, you
are what you are, love us if you can.”
Такая тишина
Я зашла в лес еще дальше, чем обычно,
и обнаружила старую каменную скамейку, очень-очень старую,
и вокруг нее — поляну, а за ней
деревья выше и старше, чем я когда-либо видела.
Такая тишина!
Это было не так уж далеко от города, но казалось,
что все часы в мире остановили свой счет.
Так что было трудно предположить, что применимы обычные правила.
Иногда есть только намек, возможность.
Волшебное порой имеет более глубокие корни,
чем разумное.
Надеюсь, что все это знают.
Я сидела на скамейке, ожидая чего-то.
Ангела, наверное.
Или танцоров с козлиными ногами.
Нет, я не видела ни тех, ни других. Но, думаю, только потому,
что не задержалась.
Such silence
As deep as I ever went into the forest
I came upon an old stone bench, very, very old,
and around it a clearing, and beyond that
trees taller and older than I had ever seen.
Such silence!
It really wasn’t so far from a town, but it seemed
all the clocks in the world had stopped counting.
So it was hard to suppose the usual rules applied.
Sometimes there’s only a hint, a possibility.
What’s magical, sometimes, has deeper roots
than reason.
I hope everyone knows that.
I sat on the bench, waiting for something.
An angel, perhaps.
Or dancers with the legs of goats.
No, I didn’t see either. But only, I think, because
I didn’t stay long enough.
Синие лошади Франца Марка
Я вхожу в картину с четырьмя синими лошадьми.
Я даже не удивлена, что могу это сделать.
Одна из лошадей идет ко мне.
Ее синий нос слегка меня обнюхивает. Я кладу руку
на ее синюю гриву, не держась за нее, а вплетая
пальцы.
Она позволяет мне наслаждаться.
Франц Марк умер молодым, из-за осколка в мозгу.
Я скорее умру, чем попытаюсь объяснить синим лошадям,
что такое война.
Они или потеряют сознание от ужаса, или просто
не смогут поверить.
Я не знаю, как благодарить тебя, Франц Марк.
Возможно, со временем наш мир станет добрее.
Может быть, желание сделать что-то красивое — частичка Бога внутри каждого из нас.
Теперь все четыре лошади подошли ближе,
склоняют ко мне свои лица,
как будто им есть что рассказать.
Я не ожидаю, что они заговорят, и они этого не делают.
Если быть такими красивыми недостаточно, то что
могли бы они сказать?
Franz Marc’s blue horses
I step into the painting of the four blue horses.
I am not even surprised that I can do this.
One of the horses walks toward me.
His blue nose noses me lightly. I put my arm
over his blue mane, not holding on, just
commingling.
He allows me my pleasure.
Franz Marc died a young man, shrapnel in his brain.
I would rather die than try to explain to the blue horses
what war is.
They would either faint in horror, or simply
find it impossible to believe.
I do not know how to thank you, Franz Marc.
Maybe our world will grow kinder eventually.
Maybe the desire to make something beautiful is the piece of God that is
inside each of us.
Now all four horses have come closer,
are bending their faces toward me
as if they have secrets to tell.
I don’t expect them to speak, and they don’t.
If being so beautiful isn’t enough, what
could they possibly say?
Я чувствую себя превосходно, возможно, слишком. Но мне это по душе
Сейчас весна, и Пересмешник учит себя
новым способам празднования.
Если бы ты могла себе это представить — этого порывистого болтуна.
И небо рисует себя совершенно новым
могучим синим,
большая часть которого выливается в пруд.
Я вешу не очень много, но сейчас
я ничего не вешу.
И мой разум, думаю, сказала бы ты, перегружен.
Один голос говорит: А, это Пересмешник.
Второй голос говорит: До этого пруд никогда не выглядел
таким синим.
Другой голос говорит: Не может быть более
великолепного мира, и вот я здесь,
существую.
Думаю, просто ради удовольствия я полечу.
Я верю, что смогу.
И еще один голос говорит: Можем ли мы сейчас спуститься
из облаков?
И какой-то другой голос отвечает: Хорошо.
Но только ненадолго.
I’m feeling fabulous, possibly too much so. But I love it
It’s spring and Mockingbird is teaching himself
new ways to celebrate.
If you can imagine that—that gusty talker.
And the sky is painting itself a brand-new
robust blue
plenty of which is spilling into the pond.
I don’t weigh very much, but right now
I weigh nothing.
And my mind is, I guess you would say, compounded.
One voice is saying, Ah, it’s Mockingbird.
Another voice is saying, The pond never looked
this blue before.
Another voice says, There couldn’t be a more
splendid world, and here I am
existing in it.
I think, just for the joy of it, I’ll fly.
I believe I could.
And yet another voice says, Can we come down
from the clouds now?
And some other voice answers, Okay.
But only for a while.
Совиная поэма
Нужно сказать это для круговорота жизни,
который продолжает приходить и уходить; пока это работало.
Кролик в конце концов никогда не спрашивает, хочет ли трава
жить.
Не больше, чем сова советуется с кроликом.
Принятие мира требует
чтобы я преклонилась даже перед тобой,
Хозяин ночи.
Owl poem
One has to say this for the rounds of life
that keep coming and going; it has worked so far.
The rabbit, after all, has never asked if the grass
wanted to live.
Any more than the owl consults with the rabbit.
Acceptance of the world requires that I bow even to you,
Master of the night.
Перевод с английского Наталии Алексеевой
Дата публикации: 02.06.2025
Мэри Оливер
(Mary Oliver; 10 сентября 1935, Огайо, США — 17 января 2019, Флорида, США)
Поэтесса, лауреатка Пулитцеровской премии (1984) и Национальной книжной премии (1992). Для её поэзии характерны восхищение миром, яркие образы и простой язык. Она ценила частную жизнь и давала мало интервью, заявляя, что предпочитает, чтобы её произведения говорили сами за себя. В 2007 году была объявлена самым продаваемым поэтом в США.
Наталия Алексеева
Поэтка, переводчица. Родилась в 1988 году в Саратове. По образованию экономист. Публиковалась в журналах «Флаги», «Всеализм», «Новая Юность», «полутона» и др. Живёт в Москве.