В последние годы своей жизни Дмитрий Голынко работал над большим циклом «кругом невозможно 3D», сопоставимым по размаху с «Приметами времени» (2013–2017; вошел в одноименную книгу[1]) и даже, возможно, с циклопическими «Бетонными голубками…» (1999–2002)[2]. Публикуемый ниже фрагмент — по-видимому, последний, который он успел (вчерне?) закончить. Во всяком случае файл с этим текстом в его компьютере имеет самую позднюю из всех относящихся к циклу документов дату сохранения — 7 марта 2022 года. Есть еще один файл 2022 года, но с более ранним фрагментом, сохраненным 18 февраля; он совсем короткий и явно не законченный, две страницы из трех состоят из нескольких разрозненных строчек и отдельных слов — очевидно, это набросок, подступ, разметка на будущее. Все остальные обозначены 2019–2021 годами. Есть файл с оглавлением, сохраненный 22 декабря 2021 года, в нем архитектура цикла выглядит следующим образом:
кругом невозможно 3D
(3×120 дней депрессии/дипсомании/детокса/рехаба/доксы
с допами и без предоставления оных)
§1 детство не в ливане
голос депрессии
голос дипсомании
голос детокса
голос рехаба
голос доксы
§2 андроидный убер
голос депрессии
голос дипсомании
голос детокса
голос рехаба
голос доксы
§3 солярная непруха
голос депрессии
голос дипсомании
голос детокса
голос рехаба
голос доксы
§4 седиментарная зеркалка
голос депрессии
голос дипсомании
голос детокса
голос рехаба
голос доксы
§5 поволока от сталкинга
голос депрессии
голос дипсомании
голос детокса
голос рехаба
голос доксы
§6 фижмы антиностальгии
голос депрессии
голос дипсомании
голос детокса
голос рехаба
голос доксы
§7 фибры жертвопринимания
голос депрессии
голос дипсомании
голос детокса
голос рехаба
голос доксы
Из задуманных семи глав, или параграфов, Голынко успел написать только три. Первая и вторая — «детство не в ливане» и «андроидный убер» — частично опубликованы в альманахе [Транслит] (2020, № 22), фрагменты третьей — «солярная непруха» — соответственно, на ресурсе «Грёза» и в «НЛО» (2021, № 173). Стоит отметить, что «голос рехаба» при этом отсутствует — и во всех трех публикациях, и в электронных документах; очевидно, это «обманка», пустая «клетка» в пятичастной структуре каждой главы-параграфа. Некоторые графические решения в набросках, как и «случайная» нумерация в других сериальных вещах Голынко, позволяют заключить, что при публикации всего цикла эта «клетка» должна была оставаться «пустышкой».
Незаполненные зияния есть и во фрагменте «голос детокса НАДОГОВОРИТЬКАК» (так, без указания параграфа, в который он должен был входить). Весь цикл страшен своей мертвенностью, точнее, исследованием (и подражанием) мертвенности, омертвения языка, состоящего здесь из свинцовых мерзостей сленга, скабрезностей, калек, транслитераций, с максимально упрощенным синтаксисом и почти безглагольностью, обездвиженностью, ступором (безглагольность, с одной стороны, задана самим «введенским» названием цикла, с другой, у нее прозрачный общественно-политический «детонат»). Но этот финальный текст особенно страшен, голос другого здесь неотличим от «своего», «кого угодно», «любого». Таксидермия языка. В последних четырех «строфах» автор словно бы с мясом сдирает маску чужой речи, маску «кого угодно», и говорит — рискну это утверждать — от первого лица, наотмашь, коверкая слова, не скрывая отчаяния — и (само)ненависти.
Мне уже приходилось писать, что в поздних вещах Голынко господствует эстетика отвратительного (abject)[3]; здесь она достигает пароксизма. Если при первом прочтении подзаголовка цикла — (3×120 дней депрессии/дипсомании/детокса/рехаба/доксы…) — он еще мог показаться злой, но все же шуткой, обыгрывающей название романа де Сада, умножающей его на три, то есть превращающей в круглогодичный (3х120=360) садический ритуал, сейчас, post mortem, он читается как зловещее пророчество, каковым стал и фильм Пьера Паоло Пазолини «Салó, или 120 дней Содома»», где действие перенесено в правительственную резиденцию итальянской фашистской Республики Салó в последние дни ее существования, 1944 год. Фильм разбит на четыре части, названия которых отсылают к «Божественной комедии» Данте:
• Преддверие ада (Antinferno)
• Круг маний (Girone delle manie)
• Круг дерьма (Girone della merda)
• Круг крови (Girone del sangue)
Полное название цикла, как теперь становится ясно, представляет собой ассамбляж, варьирующий все эти мотивы, от «Кругом возможно Бог» Введенского (с его финальным «Кругом воняет разложеньем. / Иные дураки сидят / тут занимаясь умноженьем. / Другие принимают яд») до медикаментозных (ср. манию и дипсоманию, то есть запой) кругов ада «божественного маркиза» и пыточной Салó. Как говорит в фильме Епископ: «Всё сделано хорошо, когда сделано с избытком».
*
В 1993 году издательство «Северо-Запад», распавшееся позднее на несколько самостоятельных, задумало выпустить собрание сочинений обэриутов, и нам с Митей предложили подготовить том Александра Введенского. Молодые наглецы, нуждавшиеся в деньгах, мы согласились. Вышедший тогда же в «Гилее» двухтомник, подготовленный Михаилом Мейлахом и Владимиром Эрлем, нас не смутил. Сделаем по-другому, лучше! Вернем карту звездного неба переписанной! Но сначала нужно было заручиться благословением Лидии Семеновны Друскиной, сестры Якова Семеновича, хранившей тот самый блокадный чемоданчик с рукописями. Митя вызвался это устроить, он знал (через маму, тогда уже покойную) человека из некогда околодиссидентских кругов, вхожего к Лидии Семеновне. Мы встретились у какого-то метро и битый час плутали какими-то пустырями. Человек водил нас окольными тайными тропами, видимо, испытывая; на втором часу блужданий мы с Митей начали с опаской переглядываться, чувствуя, что попали в фильм «Сталкер» и что сейчас придется бросать гайки, привязанные к грязным бинтам. Наконец пришли. На лестничном марше перед нужным этажом сидел кот. «Это хорошо, — сказал наш Сталкер. — Это вестник Якова Семеновича. Добрый знак». Знак был действительно добрый, чай и благословение были получены, доступ к архиву открыт. Слава богу, проект собрания сочинений обэриутов в «Северо-Западе» не состоялся, работу с рукописями Введенского мы довольно быстро свернули (о машинописных листках с карандашной правкой рукой Введенского как-нибудь в другой раз). Но почему-то мне кажется, что появление в последнем тексте Мити отсылки к Введенскому, пропущенному через де Сада и Пазолини, — это тоже знак. Знак беды, подведения черты, перечеркивания. Кругом невозможно. Невозможно трижды. 3D.
*
В заключение приведу несколько записок Мити, связанных с публикацией фрагментов «солярной непрухи» в НЛО, они дают представление о том, как он мыслил устройство цикла (и, конечно, подсвечивают мрачным светом личные обстоятельства последнего года его жизни). Первая записка в мессенджере отправлена после возвращения из Дома творчества писателей в Комарово, где проходили мероприятия Премии Аркадия Драгомощенко, в жюри которой Митя входил.
Саша, привет, как отдыхается после комарова? отправляю три фрагмента из цикла «кругом невозможно 3D» (извини, что так припозднился, все редактировалось и редактировалось), вроде бы они должны поместиться в отведенные страницы, но, если что не поместится, можно ограничиться парой фрагментов. Надеюсь на скорую встречу на питерских площадках!
(16.09.21).
Саша, привет, отлично, следующий год звучит вполне ок, кругом невозможно ризоматически разрастается, образуются все новые и новые фрагменты и фрагментики. Что у тебя? меня урыли в аудиторные и зумовские лекционные часы, по 6-8 часов лекционного балабольничанья почти каждый день, так что только на выхах получается перевести дух. Хорошо бы повидаться в ближайшем!
(22.09.21).
Саша, дорогой,
разумеется, кругом невозможно это огромный сериальный передвижной модуль, комбинаторный текст-мобиль, так что твое заглавие отличнейшее.
Спасибо и до завтра!
(30.10.21).
Александр Скидан
кругом невозможно 3D
(3×120 дней депрессии/дипсомании/детокса/рехаба/доксы
с допами и без предоставления оных)
голос детокса НАДОГОВОРИТЬКАК
НАДОГОВОРИТЬКАК не надо говорить — я встал с рассветом солнца; надо говорить — я встал с петухами (sic!) и тотчас к поленнице дровяной припустил с колуном заточенным загодя и сразу присвистнул при виде чурбана окомлеватого/
~а кто встал с рассветом? кто припустил и присвистнул? кто присунул и прыснул? кто здесь предикативная функция линия генеральная а кто просто с бока припека индикативная? кто разберет на шарнирчики винтики болтики гаечки кнопочки шайбочки бинтики тот молодец компанейский/
~так-так-так пора комбинировать модули раздвижные следуя логике серийности а кто под себя непроизвольно серит в подсобке тот совсем злостно не уважает соседей покладистых/
~и говорить надо откровенно всем сердцем от себя да не свинячь тут и так насвинячено столько на стороне/
~влажной салфеткой пройдено чужое наречье раскушено коммандос не в той стране повешено на плечики на ура сквиртануло сегодня крем заварной растекается и за паратаксис ответится/
~то ли бесит то ли выбешивает в парадной небрежно закладки заложены налетели и отметелили по полной рамсы попутаны в перепалке между кашлянул и пошлепал отсюдова клаузула какая-то скособоченная/
~а вы почву взрыхленную нюхали
а в подзол зубами вгрызались
витаминная бомба веганская
взорвалась в салате бесхитростном
с микрозеленью покупною
впопыхах промытом в контейнере
и спустя рукава покрошенном
не попало в опросники
и ремнем не пристегнуто
а запугивать незачем
перепуганы загодя
неспроста перепутано
дистиллятом запито и
подзабито на клининг бля
на уборку на родичей
статуарная неторопь пыжится
и пожитки на славу пожомканы
прямо рожа айтишника
пожирнее отвесили
парадигма сермяжная
замутили стартап с вертихвосткой
вкось постелена дранка опрелая
спеллинг быстро проверили
и кумато для вкуса добавили
обозвали обычной белочкой
состояние невменозное
катахреза задиристая
и delirium вовсе не tremens бля
озелененье дворика
биллинг какой-то липовый
заколебала каденция
поперхнулся зубатки хрящиком
имплозия свойственна экстремофилам
подзаработала на виниры
без айвара подана плескавица
общепит какой-то плюгавенький
все про зяблика да все про зяблика
морфа трухля и трепло контент
акваторию чистят от пленки желтушной
печеньки мажорные раздаются
НАДОГОВОРИТЬКАК не надо говорить — выпили на брудершафт; надо говорить — пустили бутылку по кругу и надербанились знатно до поросячьего визга а после шеймовер на пару с лакунарными палимпсестами не по децки явно заели/
~шенгенская виза просрочена без прививки не выехать и типун антиваксерам когда коллективная грета тунбер явно за все хорошее/
~и планомерно на нано-коврике эластичном одна отдувается тут экоповестка какая-то явно мутная/
~и фрактальные несоразмерности, дробные практики расширения — сознания площади видения влияния непереносимости — и пыхтенье с алдовыми френдами на флэту во время фак-сейшена стародавнего и спиралевидная роза в глыбе иссини-испаренного льда принесенная на день рождения где-то когда-то отмеченный напропалую по старинке и тряхнуть стариной явно не проблемка/
~и невольное но настойчивое нарушение персонального пространства того гостя явно незваного из татарской диаспоры что в углу гипсокартонном застенчиво притаился/
~и бесшабашная отмена настырной культуры отмены в одном отдельно взятом аккаунте фейковом из соцсети явно левой и праймовой/
а у чат-бота что зарвался ergo заврался напропалую под носом шишковидная папиллома на аватарке убогой в графическом редакторе явно второпях отретушированной/
~а у dead-бота пришибленного явно мания цифрового величия выработана поднаторели в death studies с утреца тяжела доля морбидная/
~и шоуранер успел закошмарить всех и неча разводить смехуечки повсюдову омикрон явно разгулялся и надоговоритькак вроде все обговорено и надо же/
НАДОГОВОРИТЬКАК не надо говорить — мне просто хотелось развлечься на стороне; надо говорить — мне хотелось наказать тебя и себя заодно; но потом что-то повернулось не в ту сторону как всегда и завертелось и затуманилось и происходило нежданно вроде и против желания но с назойливым драйвом сиюминутным/
~а скажите возможна ли подлинная супружеская измена во времена промискуитетности повсеместной когда вроде бы и полиамория положила всех на лопатки а что-то зудит и чешется и мозолит глаза постоянно/
~признайтесь вы спали с тем-то и тем-то и тем-то и далее по ну признайтесь плиз ну расчехлистесь на милость ну сделайте хотя бы камингаут мягкосердечный один раз достопочтенный абьюзер совсем не седьюсер кьеркегардовский мол ну помните ли/
~ну помните ли закутанное овчиной колено совсем не округлое с текстурою гематомы с теллурической тыквенной стигматикой столь обожаемой
~и на сеновале колко-щетинистом когда пубертатное ослепленье лицом низлежащего первого при приближении максимальном вдруг обернулось курносым блином слишком веснушчатым
~а пыхали с кем на общежитной кровати на панцирной сетке на вздрыге пружинном
~а с кем перепихнулись прямо в мучнистом сугробе небрежно накиданном возле ампирного кинотеатра для синефилов заядлых такая франшиза что сиквел за сиквелом и не угонится впрочем а помните ли чем зацепило что забабахало/
~а заняться гендерным аболиционизмом пробовали не выходит че ну и ладненько
и когда документалистика стала модным нарративным прибамбасом все-таки
когда совсем непонятно как говорить с точки зрения новой этико-политической корректности о далеко не случайной и рекурсивной связи одного актора весьма среднего возраста (наделенного многими экспертными компетенциями во многом) и другого актора едва достигшего возраста согласия — чьи строго лимитированные специализации заключались непосредственно<…>в затягивании наспех скрученным косяком<…>в опрокидывании рюмки пастиса из транзитного дьюти-фри<…>в одарении ближних чуть придурковатой растаманской улыбкой<…>в украшении повседневности всякими притягательными ништяками<…>что тут фетишизировать и причем тут эйджизм<…>чего то пробило на сопли на сленг на<…>ну отзовитесь таки
а когда-то ведь бывало получив запрос от милфы сексапильной на вот столько мол добавиться в контакты пялитесь на хэйри пусси что сабмисив а не райот судя по весьма скабрезным хорохористым эмоджи понимая что за этой фотожопленной небрежно и несимпатичной милфой камуфлируется дядька, дядька жесткий и зловредный свирепый силового назначения шкрябает он ваш аккаунт завести на вас чтоб дело с обвиненьем в оскорблении и чего-то замутили иудеи в светлом храме и кому какое дело до магнитика на стенке холодильника на кухне охуели эти силы потусторонние вытворять такое окаянство несусветное
возле парапета ergo поребрика ergo бордюра шнурки развязались безбожно ведь люверсы то китайские чересчур
а у комплектовщика даркстора нежданно синдром выгорания обнаружился и непонятно макаром каким угодил в диегесис в опросник в переделку в блокнотик на карандаш взят за
и задротный стендап-комик задиристо наезжает на сапиосексуала примодненного ах ты козявочка чего возомнила то а в тик-токе тыры-пыры слазь отсюдова поскорее ведь это всегда не то всегда рандомная всегда ворованная скриптуха а то-то/
НАДОГОВОРИТЬКАК не надо говорить видимо кругом возможен киберполицейский дипстейт или видимо кругом возможен бигдэйтовый буллшит или видимо кругом возможна в бигэппле удачная акклиматизация; надо говорить видимо кругом невозможно 3D и 5D и 7D и так далее и возможна ли солодовая ласка дементора возможны ли конфабуляции замысловатые могут ли согласные все фрикативные шепелявятся единовременно и
НАДОГОВОРИТЬКАК не надо говорить тандем без меня без меня тандем; надо говорить пандем и я пандем, нечего что ипа прооргла ведь серик вставляет икольчатый вереск
и когда вязкий диегесис пробило на сопли густопсовой повествовательности и синдром выгорания обнаружился что тогда
Публикация Александра Скидана
Выступление на вечере памяти Дмитрия Голынко в «Порядке слов»
(август 2023)
Начну с очевидного: моя печаль, наша печаль, что мы сегодня собрались здесь, чтобы вспомнить Митю. В момент, когда со всех сторон происходит множество потерь, начинаешь терять способность воспринимать каждую отдельную потерю. Язык потерь становится все больше и больше банальным. Тем не менее мы призваны выразить скорбь. Все, что можно сделать, — это повторить то, что уже было сказано: Я, как и все мы, скорблю о потере Мити, необычайно остроумного собеседника и друга, мыслителя и критика-новатора — я часто считал его «гонзо-журналистом» литературной и социальной теории — и одного из самых значительных поэтов только что закончившейся эпохи, эпохи трех страшных и удивительных десятилетий после краха государственного социализма в России и Восточной Европе.
Я познакомился с Митей как с поэтом раньше, чем с человеком: в начале 2000-х я спросил Женю Осташевского, кого надо читать из молодых поэтов, и он указал на Дмитрия Голынко-Вольфсона. Через несколько лет Митя выиграл резиденцию в США, и, так как я опубликовал статью о его поэзии, он написал с просьбой провести шесть недель в моем университете в Филадельфии. Я снова обратился к Жене, чтобы узнать, что Митя представляет собой как человек. Евгений сказал мне, что Митя — веселый, общительный человек, и я обязательно должен пригласить его в Филадельфию.
Я до сих пор не знаю, о чем думал Женя. Как мы все знаем, Митя был пронзительным — он никогда не переставал говорить о поэзии, литературе, культурной критике. Он всегда был в ударе. Он был ужасен в компании детей — не мог прервать свой поток речи, если к нему подбегала девочка и просила помочь с домашним заданием или перекусить. Но я ни разу не пожалел, что пригласил Митю в Пенсильванию. Эти шесть недель мы занимались переводом его стихов, ездили по Восточному побережью на чтения, ели и пили, и говорили, говорили, говорили. Он обладал невероятной способностью устанавливать контакты с новыми сообществами — в течение нескольких дней после его приезда он познакомился со светилами местной поэзии С. А. Конрад, Чарльзом Бернстином, Фрэнком Шерлоком и другими, которые стали частью его фан-клуба.
Готовя эти слова, я вспомнил, что среди многих мероприятий, которые мы проводили вместе в тот приезд, мы организовали симпозиум памяти Алексея Парщикова. Вчера вечером я прослушал запись этого мероприятия — документ о другой утрате, которая до сих пор жжет. Воспоминания Мити о встречах с Алексеем, а также выступления других участников мероприятия поразили меня своей прошедшестью. Эти разговоры были связаны с личной потерей и потерей для русской поэтической культуры, которая в тот момент достигла поразительного пика. Смерть Алексея казалась такой несправедливой, потому что он не смог внести свой вклад в то, что представлялось новым взрывом русской поэтической культуры. Смерть Мити другая: она — часть целого ряда наших теперешних потерь, аллегория утраты целого мира в настоящем, в момент все еще разворачивающейся катастрофы.
После его пребывания в Пенсильвании мы с Митей встречались в США, в Юрмале и в Петербурге. Невозможно было не столкнуться с ним, когда ты приезжал в Петербург. Если проходила конференция, открытие [выставки] или лекция, он был там, особенно если там был фуршет. В течение многих лет мы часами сидели в Bize на Моховой под пристальным взглядом фресок Бродского и Довлатова — объектов его саркастических комментариев — работая над переводами. Я всегда пил кофе или чай. Он всегда брал Campari или что-нибудь покрепче.
Перевести Голынко на английский — это нелегко. Митя был невероятным коллекционером языка. Его тексты — это блошиный рынок/энциклопедия/музей/свалка социолектов, нестандартных идиоматических выражений, редких и необычных лексем, все они слегка остранены. Вспоминается долгий спор с Женей и Митей в поезде из Нью-Йорка в Филадельфию о том, как перевести «законченный беспредельщик» на английский. Я настаивал на “Crazy Muthufuckah”, но в итоге мы остановились на более обыденном “dude past all limits”. Я отчетливо помню, как однажды я почувствовал свою неадекватность как переводчика, пока он выпытывал у меня подробности компьютерного жаргона из глубин чат-культуры.
Личные причуды Мити как собеседника и его отношение к языку созвучны его поэтике — особенно его поздней поэтике. В одном эссе я описываю его творчество как “weaponization of discourse poetry” — как радикального наследника поэзии Лин Хеджинян, ee «опыта опыта», “experience of experience”. В произведениях Хеджинян человеческая субъективность предстает узлом пересечения между многочисленными пластами социального дискурса. В творчестве Мити происходит нечто подобное, однако социальные и языковые контексты, которые он приводил в движение, с течением времени все больше ориентировались на глубоко тревожные матрицы аномии и отторжения. Это стало ключевым инструментом для его критики современного российского и мирового общества. В руках Голынко поэзия интерсубъективного дискурса стала инструментом, позволяющим читателю ощутить растущий негативный потенциал современного общества во всей его полноте, без защитных очков и одежды.
Можно назвать эту поэтику и по-другому: поэзией отсутствия фильтров. Митя умел видеть и слышать то, что никто не хотел видеть и слышать. Может быть, лучше сказать, что он не мог этого не видеть. В этом и заключалась его способность улавливать и критиковать происходящее в эпоху все большего цинизма, насилия и идеологической пассивности.
Возможно, это также отчасти объясняет смерть Мити: по своей природе, он не смог отключиться от нарастающего потока яда. Это, безусловно, и стало частичной причиной его гибели.
Кевин М. Ф. Платт
[1] Голынко Дм. Приметы времени: стихи / Предисл. Д. Ларионова. Самара: «Цирк “Олимп”+TV», 2018.
[2] Голынко Дм. Бетонные голубки, или Несколько тостов за Гернику // Голынко Дм. Бетонные голубки / Предисл. И. Кукулина; послесл. А. Парщикова. М.: «Новое литературное обозрение», 2003. С. 115–211.
[3] Скидан А. Памяти Дмитрия Голынко-Вольфсона (9.12.1969–6.01.2023) // https://www.nlobooks.ru/events/novosti/pamyati-dmitriya-golynko-volfsona-9-12-1969-6-01-2023/.
Дмитрий Голынко
Поэт, критик. Родился в 1969 году в Ленинграде. Окончил Российский государственный педагогический университет им. А. И. Герцена (факультет русского языка и литературы), кандидат искусствоведения, был научным сотрудником Российского института истории искусств (СПб.). Входил в редакционный совет «Художественного журнала» (Москва), в консультационный совет альманаха [Транслит]. Автор многих критических и научных статей по современному искусству и литературе в «Художественном журнале», журналах «Новое литературное обозрение», «Новая русская книга», «Сеанс» и др. Со стихами публиковался в журналах «Воздух», «Новое литературное обозрение», «Цирк “Олимп”+TV», «Зеркало», [Транслит] и др. Был куратором сетевого проекта «Литературная промзона». Автор книг стихов «Homo scribens» (1994), «Директория» (2001), «Бетонные голубки» (2003), As It Turned Out (2008), «Что это было и другие обоснования» (2013), «Приметы времени» (2018). Посмертно издан сборник «Стихи XX века» (2024). Жил в Санкт-Петербурге, скончался 6 января 2023 года.
Александр Скидан
Поэт, переводчик, критик. Родился в 1965 году в Ленинграде. Автор более десятка книг, в том числе сборников стихотворений «Контаминация» (2020) и «В самое вот самое сюда» (2024), романа «Путеводитель по N» (2018), эссе «Сыр букв мел: об Аркадии Драгомощенко» (2019) и др. Переводил современную американскую поэзию и прозу, теоретические работы по литературе и искусству. Лауреат Премии Андрея Белого (2006), стипендиат Фонда Иосифа Бродского (2018). Стихи переводились на множество языков и включены в различные антологии. В 2008 году в США в издательстве Ugly Duckling Presse вышла двуязычная книга «Red Shifting». Редактор отдела «Практика» журнала «Новое литературное обозрение». Живёт в Санкт-Петербурге.
Кевин М. Ф. Платт
Славист, исследователь русской и русскоязычной поэзии, теоретик литературы. Родился в 1967 году в Белфонте (Пенсильвания, США). Профессор кафедры славянских языков и литературы, заведующий программой по компаративистике и литературной теории Университета Пенсильвании (Филадельфия). Автор нескольких книг. Одна из них (Platt K. History in a Grotesque Key: Russian Literature and the Idea of Revolution. Stanford: Stanford University Press, 1997) выходила в переводе М. Маликовой на русский язык (Платт К. М. Ф. История в гротескном ключе: русская литература и идея революции. СПб.: Академический проект, 2006). В его переводе публиковались стихи российских классиков (Анны Ахматовой, Осипа Мандельштама и др.) с современников. Перевёл на английский язык исследование Александра Скидана о поэтике Д. А. Пригова.