Вывихивая каждую строку», резко переключая регистры речи, обращаясь к контрапункту и диссонансу, к бедным, тавтологическим, «ублюдочным» рифмам, Игорь Булатовский ведет разговор с поэтической традицией и с языком — о его бессилии, его отравленности, его надруганности, его стыдности и стадности.
Из аннотации
Как устроено стихотворение Булатовского? Перед нами сочетание двух данных, двух задач; формальное мастерство его сегодня несравненно, ну или сравнимо с сильнейшими из мастеров: он может построить из слов и звуков все, что угодно, но его задача, построив — разрушить, создать руину <…> книга Игоря Булатовского — вся о моменте и об осознании конца, который (увы и ах) не есть биологическая смерть пишущего.
Из предисловия Полины Барсковой
Ленинградская неофициальная поэзия, умудрившаяся соединить мандельштамовскую бесконечность смыслопорождения и обэриутскую постапокалиптическую критику высказывания, находит в поэтике Булатовского продолжение крайне парадоксального толка.
Из рецензии Данилы Давыдова
* * *
посвящается Хню
стоят на горке две доски
а третья поперек
ворота слов не широки
зато проем высок
заходишь в них и видишь всё
как будто в первый раз
глядишь себе на то на сё
и не отводишь глаз
ты был дурак а стал дурак
но это не беда
зато теперь вкусней табак
теперь мокрей вода
садился раньше на горе
ошорохорошо
теперь сидишь как бы горé
ошорохорошо
кругом тебя трава звучит
как поцелуй крепка
и хер-поймешь многоочит
бодает облака
растут воздушные столбы
до темени небес
и мальвы подставляют лбы
идущему сквозь лес
и как ты что ни назовешь
оно теперь твое
и ты ничто как назовешь
на вдохе ё-моё
и вот бежит оно к тебе
как ты бежишь к коню
а на коне сидит себе
и лапкой машет хню
и ты выходит из ворот
бежит к ее ногам
с коня снимает и ведет
в пустой и дикий храм[*]
[*] а построил этот храм-с
даниил иваныч хармс**
** александр иван’ч введенский
монастырь построил женский
* * *
Слева — церковь, справа — колодец,
сзади мост, под ним набухла вода.
Вместе с рифмой город-уродец
должен исчезнуть в ней навсегда.
Сколько благоглупостей, чуши,
всего, что способен спустить идиот,
зачато этим пупочком суши,
где все время кто-то идет
за тобой! В любой закоулок
речь заходит, как местный огуречный рассол.
Съешь же еще этих мягких французских булок
да выпей чаю. Попридержи глагол.
Слева — сердце, справа — печенка,
сзади замерзший от истрийского камня зад.
Хуже всего в этих дебрях растить ребенка,
даже если он здесь зачат
* * *
как часть природы я сказать
не знаю что тебе
играет ветер на губе
играет диззи на трубе
играет дева на себе
орел играет на гербе
борьба играет на борьбе
играет слизень на грибе
играет плётка на горбе
играет гайка на резьбе
росток играет на бобе
дурак играет на судьбе
играет мертвый на столбе
играет нами вещь-в-себе
играют мышцы при ходьбе
очко играет при стрельбе
а я не знаю что тебе
сказать лишь ме да бе
* * *
Что-то мне грустно, что-то
не совершается во мне работа
памяти, и прощения, и травмы,
я дышу с утра, мы
живем с утра, за
окном зима,
для первого раза
слишком горяча белизной беды,
и повсюду следы
от разного размера сапогов…
Но заступ и топор
не вредны русской Розе,
о как интинский бор
сверкает на морозе,
как это дерево лежит в интимной позе,
как память узкая длинна среди снегов!
* * *
Бездомная земля, как ты темна себе.
Как хочется сказать, что ты всего бездомней,
что ходишь ты с мешком на пыльной голове
и бьешься об углы конечных звезд над кровлей.
Большая вещь в мешке, гудящем на ветру,
вот-вот лицо твое обтянется гуденьем,
и выяснится тень, живущая во рту,
и зá ночь зрение созреет.
* * *
Из ленинградской пленной пневмы
там, где канала поворот,
фотограф маленький и пьяный
на шайку лейку наведет.
И выйдут к плёнке полубоги,
в асфальт копытцами стуча,
и свет в роскошном каталоге
не потеряет ни луча.
Проедет воздух, неогулен,
и глянет каждому вослед,
и тросточкой взмахнет Кривулин,
и все исчезнет. Щелк — и нет.
* * *
сердце напечатано на газетной бумаге
на каждой странице его продольный срез
и всегда распахивается там где
герою делают голубой глазной протез
а потом он теряет стеклянный шарик
от удивления в густой высокой траве
с видом питера фалька шарит руками
и долго стоит сжав осоку в пустом кулаке
эта книжка давно лежит на сыром пеньке
жирной волной пошли клапаны и предсердья
коронарные вены набухли тихий гром
отмечает шаг тавтологий
* * *
заводи мотылек
ледяной уголек
мы поедем на суффиксах маленьких
мой товарищ мой брат
голубой акробат
в кислой вате и медленных валенках
мы поедем на свет
где зима напросвет
вырастает калеными соснами
между черных стволов
и святой суеслов
умирает от холода со смеху
мы посмотрим на цирк
мы послушаем чирк
мокрой спички по мокрому фосфору
мы увидим огонь
хризопразных погон
во все плечи елового козыря
мы помолимся пню
и подсядем к огню
и послушаем пáра забубенного
и поймем как легка
жизнь простого зэка
легче зайчика стеклом преломленного
рассыпается снег
не стоит человек
черной рифмой с приподнятым воротом
а ложится в сугроб
ледяной эфиоп
срифмовавши с колодезным воротом
по россии большой
ходит ветер старшой
нам с тобой от него полагается
заводи дорогой
пусть кричит под дугой
беломорская страшная чаица
* * *
когда теряет блеск звезда
от выдохнутого пара
и в долгих северных лесах горят огни святого льда
и воздух сердца и труда
звенит как в ящике пустая тара
подумай всуе это всего лишь миг
а не геологическая эпоха
звезда слезится тонет материк
в еловый космос падает сорокасемилетний старик
до следующего вздоха
* * *
смотри такая здесь трава такая здесь трава
так тени в колбочках ее прохладно-тяжелы
и ходят разные по ней прекрасные слова
и что-то говорят не гром-
че шороха иглы
все так исколото скажи как девичья спина
цветочными тату скажи как пальцы у швеи
как тело раковых как серд-
це память и вина
и ходят от цветка к цветку тяжелые шмели
* * *
я оставил по себе помятую памятку
жестяную табличку с отогнутым углом
ржавую стучащую на ветру
где-то в промзоне бесконечной
где время бежит от самого себя.
комком серого пепла в желтый подзол
я лег целиком ничего не осталось
нечего вспомнить и некому
да и незачем ну правда без понтов
хоть и набродился я тут по мостам
над короткой рекой набормотал
кое-чего мимоходом давным-давно
не первый и не последний стараясь
здешнее слово сплести с нездешним
ничего не получилось но трагедия
совсем не в этом совсем не этом
Благодарим издательство «Новое литературное обозрение» — и самого Игоря Булатовского — за возможность представить несколько стихотворений из книги.
Дата публикации: 26.09.2024
Игорь Булатовский
Поэт, эссеист, переводчик, с 2019 года — основатель и редактор издательства Jaromir Hladik Press. Автор десяти поэтических книг. Переводил поэзию и прозу с французского, идиша, немецкого, польского, английского. Стипендиат Фонда Иосифа Бродского (2017). Лауреат премии Андрея Белого (2022). Живет в Санкт-Петербурге.